Мои литературные открытия
- Автор темы МАРСИНЬЯ
- Дата начала
Г
Недавно Фазилю Искандеру исполнилось 82 года...
Из "Баллады о свободе"
... Сын мой, время уходит мое, твое еще не пришло.
Нет основания полагать, что ты не застанешь зло.
Но я не хочу, чтобы ты продолжал столетнюю эту войну
Где бочки клевет катит клеврет и жизнь всегда на кону.
Я каждому встречному в этой стране свободную душу дарил.
И каждый второй (да и первый порой!) мне личную яму рыл.
Наспех, должно быть, рыли они, под свой лилипутский рост.
Я все еще жив и только на лбу линии новых борозд.
— Что это? — спросишь. — Зависть, мой сын, религия всех калек.
И нелюди никогда не простят того, что ты — человек.
Впрочем, довольно... Ошибки отца, сын мой, не повтори!
Свобода — свобода только тогда, когда растет изнутри.
Но я не хочу, чтобы ты продолжал столетнюю эту войну,
Где бочки клевет катит клеврет и жизнь всегда на кону.
Из самого пламени я кричу, но не сочтите за бред,
За выслугу лет Бога прошу сыну белый билет!
Я не прошу за выслугу лет отставку и пенсион.
Белый билет для сына прошу! Не для себя пансион!
Господи, для сына прошу: это тебе по плечу!
Честным, но непричастным войне сына видеть хочу!
Но если честность сама по себе уже невозможна там,
— Сын мой, я на другом берегу. Мужчина решает сам.
Из "Баллады о свободе"
... Сын мой, время уходит мое, твое еще не пришло.
Нет основания полагать, что ты не застанешь зло.
Но я не хочу, чтобы ты продолжал столетнюю эту войну
Где бочки клевет катит клеврет и жизнь всегда на кону.
Я каждому встречному в этой стране свободную душу дарил.
И каждый второй (да и первый порой!) мне личную яму рыл.
Наспех, должно быть, рыли они, под свой лилипутский рост.
Я все еще жив и только на лбу линии новых борозд.
— Что это? — спросишь. — Зависть, мой сын, религия всех калек.
И нелюди никогда не простят того, что ты — человек.
Впрочем, довольно... Ошибки отца, сын мой, не повтори!
Свобода — свобода только тогда, когда растет изнутри.
Но я не хочу, чтобы ты продолжал столетнюю эту войну,
Где бочки клевет катит клеврет и жизнь всегда на кону.
Из самого пламени я кричу, но не сочтите за бред,
За выслугу лет Бога прошу сыну белый билет!
Я не прошу за выслугу лет отставку и пенсион.
Белый билет для сына прошу! Не для себя пансион!
Господи, для сына прошу: это тебе по плечу!
Честным, но непричастным войне сына видеть хочу!
Но если честность сама по себе уже невозможна там,
— Сын мой, я на другом берегу. Мужчина решает сам.
Г
Он самый - http://abuela-ama.livejournal.com/34246.html
А что жестко - да знал, очевидно, о чем писал.
Вот еще не менее жесткое - ту на форуме уже гуляли цитаты, но вот полный текст:
Фазиль Искандер
«Баллада об украденном козле»
• Пока не напьются мои быки (одры! В заготовку пора),
• Мы будем курить и чесать языки, пока не спадёт жара.
• Мы будем курить табак городской, которому нет цены…
• Так вот что случилось над этой рекой за год до русской войны.
•
• То было лет пятьдесят назад, но я говорю всегда:
• — Да здравствует крупный рогатый скот, а мелкий скот — никогда.
• Вот так же слева шумел Кодор, но я ещё был юнцом,
• Вот так же мы в горы стадо вели (мир праху его!) с отцом.
•
• За веткой черники… Эх, губошлёп… я приотстал слегка.
• Но вот вылезаю я на тропу и вижу издалека
• Чужой человек волочит козла… из нашего стада козёл.
• Я сразу узнал козла своего, узнал и того, кто вёл.
•
• Когда-то он в доме гостил у нас. Скрывался. Полуабрек.
• Не то из Мингрелии беглый лаз, не то цебельдинский грек.
• Но мы не спросили тогда у него: Кто он? Куда? Зачем?
• Право гостей говорить и молчать не нарушалось никем.
•
• — Стой, — говорю и навстречу ему, — это наш, — говорю, — козёл.
• Ты, помнишь, когда-то гостил у нас, ты с нами садился за стол.
• Но мы не спросили тогда у тебя: Кто ты? Куда? Зачем?
• Право гостей говорить и молчать не нарушалось никем.
•
• Но он усмехнулся в ответ и сказал, тряхнув на плече ружьё:
• — Право моё за правым плечом, и то, что я взял — моё.
• Мало ли где я гулял и пил, и съеденный хлеб не клеймо.
• А то, что я съел у отца твоего, давно превратилось в дерьмо.
•
• Как пёс на поминках блевотой давясь, я вылакал этот стыд.
• Что делать! Когда говорит ружьё, палка в руке молчит.
• Но всё же я снова напомнил ему: ты с нами садился за стол,
• И мы не спросили тогда у тебя, куда и зачем ты шёл.
•
• Но он толкнул меня и сказал: — С дороги, иначе конец!
• Не досчитает не только козла к вечеру твой отец.
• Потом он ударил козла ремешком и стал опускаться в падь.
• Что делать, когда говорит ружьё, палка должна молчать.
•
• Но он не знал, что навстречу ему товарищ идёт с ружьём.
• «Ну, что ж, — я подумал, — спускайся вниз, а мы наверху подождём.»
• Пожалуй, он слишком много сказал про стадо и про отца,
• Но раз он такое всё же сказал, я дело довёл до конца.
•
• И вот, когда он спустился вниз (внизу шумела река),
• Навстречу товарищ спускался с горы, я видел издалека.
• Я всё, что надо ему прокричал, я был опозорен и зол,
• И голос мой, скрытый шумом реки, над вором, как ворон прошёл.
•
• Короче, когда я спустился вниз, всё было готово там.
• Стоял он, словно в петле повис, и руки держал по швам.
• А рядом товарищ сидел с ружьём, в тени постелив башлык.
• У ног чужой винтовки затвор, как вырванный прочь язык.
•
• Я бросил палку, винтовку поднял, на место вложил затвор.
• — Теперь, — говорю я, — тебе молчать, а мне вести разговор.
• Я снял ремешок с моего козла и бросил ему: — Держи!
• И если чёрта скрадёшь в аду, своим ремешком вяжи.
•
• Так, значит, съеденный хлеб не клеймо и право за тем, кто сильней?
• Право твоё за правым плечом, я буду стрелять левей.
• Ослепнув от страха, попятился он к обрыву за шагом шаг.
• Туда, где давясь камнями, поток скатывался во мрак.
•
• Я мог бы выстрела и не давать, единственного того,
• Но я перед богом хитрить не хотел, я выстрелом сбросил его.
• С тех пор немало воды утекло, окрашенной кровью воды,
• Я знаю меру своей вины и меру своей правоты.
•
• В меня стреляли, и я стрелял и знал предательский нож,
• И смутное время меньшевика, и малярийную дрожь.
• В меня стреляли, и я понимал, что это вернётся опять,
• Что будут стреляющих из-за углов из-за угла убивать.
•
• Конечно, что такое козёл? Чесотка да пара рогов.
• Но честь очага дороже зрачка, наш древний обычай таков.
• И если ты вор, живи, как вор, гони табуны коней,
• Но в доме, который тебя приютил, иголку тронуть не смей.
•
• С тех пор немало воды утекло, взошло и ушло травы.
• Что ж, родины честь и честь очага не так понимаете вы.
• У каждого времени есть своё, которое будет смешным,
• Но то, что завтра будем смешным, сегодня не видят таким.
•
• Мы гнали водку из диких груш, вы — свет из дикой воды,
• Но и тогда не пили из луж идущие вдоль борозды.
• Два главных корня в каждой душе — извечные Страх и Стыд.
• И каждый Страх, побеждающий Стыд, людей, как свиней, скопит.
•
• Два главных корня в каждой душе среди неглавных корней,
• И каждый Стыдом побеждающий Страх, хранит молоко матерей.
• Что ж, древний обычай себя изжил, но тот ли будет рабом,
• В котором сначала кровь из жил, а доблесть уходит потом?!
•
• Пусть родины честь и честь очага не так понимаете вы,
• Но если сумеете так же хранить, вы будете вечно правы.
• Но правом своим и делом своим вам незачем нас корить
• Мы садим табак, мы сушим табак, так что ж нам не закурить.
•
• http://lib.rus.ec/b/132448/read
А что жестко - да знал, очевидно, о чем писал.
Вот еще не менее жесткое - ту на форуме уже гуляли цитаты, но вот полный текст:
Фазиль Искандер
«Баллада об украденном козле»
• Пока не напьются мои быки (одры! В заготовку пора),
• Мы будем курить и чесать языки, пока не спадёт жара.
• Мы будем курить табак городской, которому нет цены…
• Так вот что случилось над этой рекой за год до русской войны.
•
• То было лет пятьдесят назад, но я говорю всегда:
• — Да здравствует крупный рогатый скот, а мелкий скот — никогда.
• Вот так же слева шумел Кодор, но я ещё был юнцом,
• Вот так же мы в горы стадо вели (мир праху его!) с отцом.
•
• За веткой черники… Эх, губошлёп… я приотстал слегка.
• Но вот вылезаю я на тропу и вижу издалека
• Чужой человек волочит козла… из нашего стада козёл.
• Я сразу узнал козла своего, узнал и того, кто вёл.
•
• Когда-то он в доме гостил у нас. Скрывался. Полуабрек.
• Не то из Мингрелии беглый лаз, не то цебельдинский грек.
• Но мы не спросили тогда у него: Кто он? Куда? Зачем?
• Право гостей говорить и молчать не нарушалось никем.
•
• — Стой, — говорю и навстречу ему, — это наш, — говорю, — козёл.
• Ты, помнишь, когда-то гостил у нас, ты с нами садился за стол.
• Но мы не спросили тогда у тебя: Кто ты? Куда? Зачем?
• Право гостей говорить и молчать не нарушалось никем.
•
• Но он усмехнулся в ответ и сказал, тряхнув на плече ружьё:
• — Право моё за правым плечом, и то, что я взял — моё.
• Мало ли где я гулял и пил, и съеденный хлеб не клеймо.
• А то, что я съел у отца твоего, давно превратилось в дерьмо.
•
• Как пёс на поминках блевотой давясь, я вылакал этот стыд.
• Что делать! Когда говорит ружьё, палка в руке молчит.
• Но всё же я снова напомнил ему: ты с нами садился за стол,
• И мы не спросили тогда у тебя, куда и зачем ты шёл.
•
• Но он толкнул меня и сказал: — С дороги, иначе конец!
• Не досчитает не только козла к вечеру твой отец.
• Потом он ударил козла ремешком и стал опускаться в падь.
• Что делать, когда говорит ружьё, палка должна молчать.
•
• Но он не знал, что навстречу ему товарищ идёт с ружьём.
• «Ну, что ж, — я подумал, — спускайся вниз, а мы наверху подождём.»
• Пожалуй, он слишком много сказал про стадо и про отца,
• Но раз он такое всё же сказал, я дело довёл до конца.
•
• И вот, когда он спустился вниз (внизу шумела река),
• Навстречу товарищ спускался с горы, я видел издалека.
• Я всё, что надо ему прокричал, я был опозорен и зол,
• И голос мой, скрытый шумом реки, над вором, как ворон прошёл.
•
• Короче, когда я спустился вниз, всё было готово там.
• Стоял он, словно в петле повис, и руки держал по швам.
• А рядом товарищ сидел с ружьём, в тени постелив башлык.
• У ног чужой винтовки затвор, как вырванный прочь язык.
•
• Я бросил палку, винтовку поднял, на место вложил затвор.
• — Теперь, — говорю я, — тебе молчать, а мне вести разговор.
• Я снял ремешок с моего козла и бросил ему: — Держи!
• И если чёрта скрадёшь в аду, своим ремешком вяжи.
•
• Так, значит, съеденный хлеб не клеймо и право за тем, кто сильней?
• Право твоё за правым плечом, я буду стрелять левей.
• Ослепнув от страха, попятился он к обрыву за шагом шаг.
• Туда, где давясь камнями, поток скатывался во мрак.
•
• Я мог бы выстрела и не давать, единственного того,
• Но я перед богом хитрить не хотел, я выстрелом сбросил его.
• С тех пор немало воды утекло, окрашенной кровью воды,
• Я знаю меру своей вины и меру своей правоты.
•
• В меня стреляли, и я стрелял и знал предательский нож,
• И смутное время меньшевика, и малярийную дрожь.
• В меня стреляли, и я понимал, что это вернётся опять,
• Что будут стреляющих из-за углов из-за угла убивать.
•
• Конечно, что такое козёл? Чесотка да пара рогов.
• Но честь очага дороже зрачка, наш древний обычай таков.
• И если ты вор, живи, как вор, гони табуны коней,
• Но в доме, который тебя приютил, иголку тронуть не смей.
•
• С тех пор немало воды утекло, взошло и ушло травы.
• Что ж, родины честь и честь очага не так понимаете вы.
• У каждого времени есть своё, которое будет смешным,
• Но то, что завтра будем смешным, сегодня не видят таким.
•
• Мы гнали водку из диких груш, вы — свет из дикой воды,
• Но и тогда не пили из луж идущие вдоль борозды.
• Два главных корня в каждой душе — извечные Страх и Стыд.
• И каждый Страх, побеждающий Стыд, людей, как свиней, скопит.
•
• Два главных корня в каждой душе среди неглавных корней,
• И каждый Стыдом побеждающий Страх, хранит молоко матерей.
• Что ж, древний обычай себя изжил, но тот ли будет рабом,
• В котором сначала кровь из жил, а доблесть уходит потом?!
•
• Пусть родины честь и честь очага не так понимаете вы,
• Но если сумеете так же хранить, вы будете вечно правы.
• Но правом своим и делом своим вам незачем нас корить
• Мы садим табак, мы сушим табак, так что ж нам не закурить.
•
• http://lib.rus.ec/b/132448/read
И не открытие, да и не высокая литература...
Но весчь!
Блог добрых психиатров http://dpmmax.livejournal.com/ и свежевыпущенная книга http://www.ozon.ru/context/detail/id/5993156/
Рекомендую категорически!
Но весчь!
Блог добрых психиатров http://dpmmax.livejournal.com/ и свежевыпущенная книга http://www.ozon.ru/context/detail/id/5993156/
Рекомендую категорически!
вот чет зацепило
Когда я впервые увидел тебя, этот смех,
Ты мне напомнила по-моему сразу всех.
Кого я люблю, с кем хотел быть вместе,
Я стоял как вкопанный, у меня не было слов.
Еле выговорил, не подумай ничего плохого,
Но мы ещё не расстались, а я уже хочу увидеть тебя снова.
Я не могу надышаться запахом твоих волос,
Ты можешь остаться? Честный вопрос.
Первые поцелуи, на губах твоё имя,
Простые слова, но я гордился ими.
Так много всего вокруг, но с тобою иначе.
Мне не кажется, я чувствую, что ты для меня значишь,
Засыпая, держались за руки сильно-сильно,
Я боялся потерять тебя, ты такая красивая.
Я не мог наслушаться, как ты дышишь,
Мне ничего не нужно без тебя, слышишь!
Мы начинали, мечтая, наш путь к успеху,
Наш день был долгим и наполнен смехом.
Жили без времени, не думая о годах, минутах.
Радовались, как дети, когда находили деньги в зимних куртках.
Нам не нужна была слава и золотые карточки,
Мы просто любили и светились, как лампочки.
Ты как с другой планеты, ни на кого не похожа,
Я говорю о тебе, и у меня мурашки по коже.
Мы всегда оставались собою, чему я так рад,
Мы простые ребята, а не Бони и Клайд.
Думаем друг о друге, радуемся, что живём,
Как невидимки, трещинки на лобовом.
И если ты меня спросишь, есть ли у меня секрет,
Я скажу, что счастлив, потому что у меня есть ты.
Мы всегда были вместе, послушай,
Мне ничего в этом мире без тебя не нужно.
Я благодарен небу, я благодарен судьбе,
Что эту песню я посвящаю тебе.
С тобою я понял, кто я такой,
Все мои страхи далеко-далеко.
В этом городе, в этой квартире,
В этой жизни, в этом странном мире
Я прошу тебя, будь со мной рядом,
Ты - моя любовь, ты - всё, что мне надо.
[ytb]h5pXYsGeKj4[/ytb]
ну и Куценко удивил словопостроем
Когда ты увидишь меня голым, пьяным, глупым, смешным, сумасшедшим,
Я одену себя на тебя, как все в мире одежды,
И пойду на тебе развиваться по жизни
До самой до смерти!
Когда я впервые увидел тебя, этот смех,
Ты мне напомнила по-моему сразу всех.
Кого я люблю, с кем хотел быть вместе,
Я стоял как вкопанный, у меня не было слов.
Еле выговорил, не подумай ничего плохого,
Но мы ещё не расстались, а я уже хочу увидеть тебя снова.
Я не могу надышаться запахом твоих волос,
Ты можешь остаться? Честный вопрос.
Первые поцелуи, на губах твоё имя,
Простые слова, но я гордился ими.
Так много всего вокруг, но с тобою иначе.
Мне не кажется, я чувствую, что ты для меня значишь,
Засыпая, держались за руки сильно-сильно,
Я боялся потерять тебя, ты такая красивая.
Я не мог наслушаться, как ты дышишь,
Мне ничего не нужно без тебя, слышишь!
Мы начинали, мечтая, наш путь к успеху,
Наш день был долгим и наполнен смехом.
Жили без времени, не думая о годах, минутах.
Радовались, как дети, когда находили деньги в зимних куртках.
Нам не нужна была слава и золотые карточки,
Мы просто любили и светились, как лампочки.
Ты как с другой планеты, ни на кого не похожа,
Я говорю о тебе, и у меня мурашки по коже.
Мы всегда оставались собою, чему я так рад,
Мы простые ребята, а не Бони и Клайд.
Думаем друг о друге, радуемся, что живём,
Как невидимки, трещинки на лобовом.
И если ты меня спросишь, есть ли у меня секрет,
Я скажу, что счастлив, потому что у меня есть ты.
Мы всегда были вместе, послушай,
Мне ничего в этом мире без тебя не нужно.
Я благодарен небу, я благодарен судьбе,
Что эту песню я посвящаю тебе.
С тобою я понял, кто я такой,
Все мои страхи далеко-далеко.
В этом городе, в этой квартире,
В этой жизни, в этом странном мире
Я прошу тебя, будь со мной рядом,
Ты - моя любовь, ты - всё, что мне надо.
[ytb]h5pXYsGeKj4[/ytb]
ну и Куценко удивил словопостроем
Когда ты увидишь меня голым, пьяным, глупым, смешным, сумасшедшим,
Я одену себя на тебя, как все в мире одежды,
И пойду на тебе развиваться по жизни
До самой до смерти!
Последнее редактирование:
Из блога добрых психиатров поползла дальше и обнаружила Славу Сэ. Имеет чувство юмора человек. И пишет о самой обыкновенной жизни с тем самым чувством.
В ЖЖ - http://pesen-net.livejournal.com/
ВКонтакте - http://vkontakte.ru/club22615818
Книга на Озоне - http://www.ozon.ru/context/detail/id/5239349/
Ехала в метро, читая свежезабранную из пункта книжку, смеялась абсолютно неприлично и с огромным удовольствием.
В ЖЖ - http://pesen-net.livejournal.com/
ВКонтакте - http://vkontakte.ru/club22615818
Книга на Озоне - http://www.ozon.ru/context/detail/id/5239349/
Ехала в метро, читая свежезабранную из пункта книжку, смеялась абсолютно неприлично и с огромным удовольствием.
Г
ЗМИЕБОР
Снег-то какой! Хлопья, поди, с кулак. Совсем как тогда...
Смотри-ка, что вспомнилось, лет десять, небось, прошло. Да-а…
Тогда, после выходного, в табель рабочий глянула - как кого собирать, а там – получите «подарочек». В мой список еще одна лошадь вписана. Я как заору! Правда, я им что, – мать героиня, тринадцатую голову брать? Мне и тех двенадцати, что были – выше крыши.
Шеф в ответ из своей комнатки скрипит – зайди сюда, и не вопи, от твоего визга окна дребезжат.
Зашла, руки в боки – а он пытается валенок напялить, не нагибаясь: радикулит прихватил. Лучше, мол, помоги. Жалко его – старенький уже, отлежался бы, погрелся, зачем приперся? Пока его в валенки запихивала – боевой пыл прошел.
Тоном ниже спрашиваю, по-людски: «На кой хрен вы мне опять не пойми что втюхали? Солить их, что ли?» Он мне: «Брось, тебе и заниматься там нечем – только навоз вывозить, и вся недолга, он же верховой, частный, а сотенка в месяц капает. Ценить должна, что я об тебе забочуся, а не нужно – так Ирке передам».
Ну, я подумала для порядку, кивнула. Фигу Ирке, а не сотенку!
Утром, сами знаете, суета, пока то-се, с делами разгреблась, пошла смотреть, что мне всучили.
Ой, мамоньки! Он же старше моего дедушки - покойничка! Глядит сквозь решетку провалившимися глазами, шерсть пыльная, был рыжий, а сейчас – тусклый какой-то, костлявый, как штакетник, а высокий – таких не встречала. То ли дончак, то ли буденовец, а, может, и ахалтекинец. Чувствуется – могучий был жеребец. Но столько жить нельзя! Товарищи, если я доскриплю до такого состояния – сделайте мне укольчик, какой следует, чтоб зря не мучилась!
И табличка над дверью уже пристроена - «Змиебор». Видать, хозяин позаботился. Зямочкой, значит, звать буду. Захожу, сахарок протягиваю: «Здравствуй, Зяма, будем знакомы!» Похыркал для порядка, угощение слизнул, и уж по-свойски пошел по карманам шерудить, нет ли еще. Хоть не злобный, и на том спасибо.
Вывела на коридор, привязала на развязку, осмотрела всего. Ой, ноги! Как тумбы! И двигается – точно ходули переставляет. Полный капец… Все «прелести»: и брок, и межкостник, и опой для комплекта. Я, конечно, лишней работы не ищу, да шеф тоже говорил – только денник отбивать, и хватит. Но ведь больно зверушке. Принесла линимент йодистый, бинты, ватники, обработала по полной программе. Лазаю у него под пузом – стоит, не шелохнется. Не переступил даже ни разу. Умный: знает, что лечу.
Дело к вечеру, села чаю попить, все разошлись уже, тихо. Слышу – ворота лязгнули, идет кто-то. Высунулась из конюховки, спрашиваю вежливо в спину: «Дядя, вы чё у нас забыли?» А спина такая военная, в этом не ошибусь – характерная спина, как у моего папеньки, который сорок лет в строю. Самого-то мужика видно плохо. Темновато. Остановился: «Лошадь моя тут, Змиебор…» Вот, значит, хозяин. Ну, хорошо.
Повозился он там сколько-то, и ко мне стучится, мнется на пороге. Не молод уже, но представительный. Волосы такие, с волной, седоватые, сухощавый, в плечах широкий и ростом не мал. Одет, правда… Ну да, на конюшню и не так можно. «Змиебору… Ноги… Вы… Спасибо!» «Ладно, что там. Всегда рады. А зачем он вам, старый такой? Как ни крути, понимать должны, – только хуже будет». «Да… Сотник я, как же без? И всю жизнь вместе… Пусть».
Ага, ясно. Все теперь в игры эти новомодные играют. Казаками стали себя воображать, в штаны с лампасами рядятся, все рессоры автомобильные со свалок на шашки перетаскали. Делать им нечего… Попрощались, пошел. «Эй! А звать-то вас как?» «Георгием». Еще фамилию назвал, чудная такая, вроде, не русская. Сразу и забыла...
С того времени стала конем заниматься помаленьку. Хороший конь, душевный. Почти как человек – все соображает.
Георгий-то его седлал каждый день. И уезжал. Не мое дело, куда, только на кругу беговом я их не видела. Часа по четыре, бывало, и по пять пропадали, а осень поздняя, ветер какой. Небось, где в сквере на холоде торчат, детишек возят, на корм себе зарабатывают. У хозяина, как вернется – аж губы синие, так мерзнет. Доходягу своего растирает, чистит, и, слышно, говорит с ним. Все про «зло». Вроде, так: «сколько ж зла в мире, сколько зла!» Эх, бедолага, по всему видать, старый холостяк, кроме Зямы и поговорить не с кем…
А коня пожалел бы – недолго так до воспаления легких довести. Намекнула про попону - растерялся: «Где нам, они вон сколько стоят…» «Ладно, принесите хоть вещи старые, скулемаем ему что-нибудь». Притащил. Пальто, вроде шинели, и какую-то хрень с кистями. Плед, что ли? Вечер посидела, сшила. Конечно – не Пъер Карден, без слез не взглянешь, но хоть теплая.
Месяц прошел, второй идет – чую, не лады у мужика с деньгами, напряг капитальный. Короче – за постой задолжал. Для начала шеф коника его из середины ряда в крайний денник переместил. А там от двери дует и по стене течет. Георгий совсем как тень стал, только свое бормочет: «Сколько зла, сколько зла…» Далось ему «зло» это. Разве тут «зло»? Видать, настоящего не встречал. Потом – не велели Зяме каши давать, а овес один. Он его и прожевать толком не может, зубы уж не те, и желудок не принимает. Конечно, кто меня за руку держит – все равно старику кашки сыпала, тайком. А все ж неприятно.
Дальше – вполне конкретно шеф их перед выбором поставил – либо платите, что должны, либо – вот Бог, вот порог. И орал еще, что, мол, «я твою животину дохлую на мясокомбинат бы сдал, да больше на отправку потрачу, чем за него, скелета, выручу».
Ой, погано! А не поможешь. Нечем. И Зяма все-таки простудился, не улица ухойдокала, так денник. Горбится, кашляет, зайдешь к нему – морду тебе в руки уткнет, жалуется. Куда ж им, бедным…
Я тогда дежурила часто. Сидишь, сумерничаешь, чинишь что по мелочи, и все прислушиваешься – как бубухает! Ужас! Георгий, бывало, и сам с ним оставался, к денничку сена подтащит, пристроится, так и всю ночь просидеть мог. Пыталась говорить с ним, хоть чаем напоить – ни в какую. Гордый больно.
И в тот вечер ничего не сказал. Позвала его, так, на всякий случай: «Пойдемте, чайник вскипел». Он только глянул: «Не надо, спасибо». Замолчал, спиной повернулся. Спина эта… И плечи дрожат. Ну, отошла, не навязываюсь. А он еще, тихо так: «За все спасибо. Не справиться, видно, нам, столько зла…»
Вскоре слышу – по конюшне цок-цок-цок… Спохватилась: ночь ведь! Внутри-то во вьетнамках хожу, пока сапоги доставала да напяливала, только и успела увидеть, как, вроде, из-за угла махры попоны их нелепой трепыхнулись.
Один фонарь горит, снег такой театральный валит, что ждешь – сейчас где поблизости Онегин в Ленского пулять начнет. Кинулась следом: «Георгий! Зяма!» Нет никого.
И следов нету.
Только снег крутит - все выше, выше, как живой…
Ой, всегда так – перестаешь нарочно вспоминать, а невзначай само всплывает! Фамилия тому Георгию - Каппадокийский, вот. Так в первую встречу и представился: Георгий Каппадокийский. Сотник. И конь его Змиебор.
Элина СУХОВА
http://www.kimelman.ru/elina/prosastixi/prosa.htm
Снег-то какой! Хлопья, поди, с кулак. Совсем как тогда...
Смотри-ка, что вспомнилось, лет десять, небось, прошло. Да-а…
Тогда, после выходного, в табель рабочий глянула - как кого собирать, а там – получите «подарочек». В мой список еще одна лошадь вписана. Я как заору! Правда, я им что, – мать героиня, тринадцатую голову брать? Мне и тех двенадцати, что были – выше крыши.
Шеф в ответ из своей комнатки скрипит – зайди сюда, и не вопи, от твоего визга окна дребезжат.
Зашла, руки в боки – а он пытается валенок напялить, не нагибаясь: радикулит прихватил. Лучше, мол, помоги. Жалко его – старенький уже, отлежался бы, погрелся, зачем приперся? Пока его в валенки запихивала – боевой пыл прошел.
Тоном ниже спрашиваю, по-людски: «На кой хрен вы мне опять не пойми что втюхали? Солить их, что ли?» Он мне: «Брось, тебе и заниматься там нечем – только навоз вывозить, и вся недолга, он же верховой, частный, а сотенка в месяц капает. Ценить должна, что я об тебе забочуся, а не нужно – так Ирке передам».
Ну, я подумала для порядку, кивнула. Фигу Ирке, а не сотенку!
Утром, сами знаете, суета, пока то-се, с делами разгреблась, пошла смотреть, что мне всучили.
Ой, мамоньки! Он же старше моего дедушки - покойничка! Глядит сквозь решетку провалившимися глазами, шерсть пыльная, был рыжий, а сейчас – тусклый какой-то, костлявый, как штакетник, а высокий – таких не встречала. То ли дончак, то ли буденовец, а, может, и ахалтекинец. Чувствуется – могучий был жеребец. Но столько жить нельзя! Товарищи, если я доскриплю до такого состояния – сделайте мне укольчик, какой следует, чтоб зря не мучилась!
И табличка над дверью уже пристроена - «Змиебор». Видать, хозяин позаботился. Зямочкой, значит, звать буду. Захожу, сахарок протягиваю: «Здравствуй, Зяма, будем знакомы!» Похыркал для порядка, угощение слизнул, и уж по-свойски пошел по карманам шерудить, нет ли еще. Хоть не злобный, и на том спасибо.
Вывела на коридор, привязала на развязку, осмотрела всего. Ой, ноги! Как тумбы! И двигается – точно ходули переставляет. Полный капец… Все «прелести»: и брок, и межкостник, и опой для комплекта. Я, конечно, лишней работы не ищу, да шеф тоже говорил – только денник отбивать, и хватит. Но ведь больно зверушке. Принесла линимент йодистый, бинты, ватники, обработала по полной программе. Лазаю у него под пузом – стоит, не шелохнется. Не переступил даже ни разу. Умный: знает, что лечу.
Дело к вечеру, села чаю попить, все разошлись уже, тихо. Слышу – ворота лязгнули, идет кто-то. Высунулась из конюховки, спрашиваю вежливо в спину: «Дядя, вы чё у нас забыли?» А спина такая военная, в этом не ошибусь – характерная спина, как у моего папеньки, который сорок лет в строю. Самого-то мужика видно плохо. Темновато. Остановился: «Лошадь моя тут, Змиебор…» Вот, значит, хозяин. Ну, хорошо.
Повозился он там сколько-то, и ко мне стучится, мнется на пороге. Не молод уже, но представительный. Волосы такие, с волной, седоватые, сухощавый, в плечах широкий и ростом не мал. Одет, правда… Ну да, на конюшню и не так можно. «Змиебору… Ноги… Вы… Спасибо!» «Ладно, что там. Всегда рады. А зачем он вам, старый такой? Как ни крути, понимать должны, – только хуже будет». «Да… Сотник я, как же без? И всю жизнь вместе… Пусть».
Ага, ясно. Все теперь в игры эти новомодные играют. Казаками стали себя воображать, в штаны с лампасами рядятся, все рессоры автомобильные со свалок на шашки перетаскали. Делать им нечего… Попрощались, пошел. «Эй! А звать-то вас как?» «Георгием». Еще фамилию назвал, чудная такая, вроде, не русская. Сразу и забыла...
С того времени стала конем заниматься помаленьку. Хороший конь, душевный. Почти как человек – все соображает.
Георгий-то его седлал каждый день. И уезжал. Не мое дело, куда, только на кругу беговом я их не видела. Часа по четыре, бывало, и по пять пропадали, а осень поздняя, ветер какой. Небось, где в сквере на холоде торчат, детишек возят, на корм себе зарабатывают. У хозяина, как вернется – аж губы синие, так мерзнет. Доходягу своего растирает, чистит, и, слышно, говорит с ним. Все про «зло». Вроде, так: «сколько ж зла в мире, сколько зла!» Эх, бедолага, по всему видать, старый холостяк, кроме Зямы и поговорить не с кем…
А коня пожалел бы – недолго так до воспаления легких довести. Намекнула про попону - растерялся: «Где нам, они вон сколько стоят…» «Ладно, принесите хоть вещи старые, скулемаем ему что-нибудь». Притащил. Пальто, вроде шинели, и какую-то хрень с кистями. Плед, что ли? Вечер посидела, сшила. Конечно – не Пъер Карден, без слез не взглянешь, но хоть теплая.
Месяц прошел, второй идет – чую, не лады у мужика с деньгами, напряг капитальный. Короче – за постой задолжал. Для начала шеф коника его из середины ряда в крайний денник переместил. А там от двери дует и по стене течет. Георгий совсем как тень стал, только свое бормочет: «Сколько зла, сколько зла…» Далось ему «зло» это. Разве тут «зло»? Видать, настоящего не встречал. Потом – не велели Зяме каши давать, а овес один. Он его и прожевать толком не может, зубы уж не те, и желудок не принимает. Конечно, кто меня за руку держит – все равно старику кашки сыпала, тайком. А все ж неприятно.
Дальше – вполне конкретно шеф их перед выбором поставил – либо платите, что должны, либо – вот Бог, вот порог. И орал еще, что, мол, «я твою животину дохлую на мясокомбинат бы сдал, да больше на отправку потрачу, чем за него, скелета, выручу».
Ой, погано! А не поможешь. Нечем. И Зяма все-таки простудился, не улица ухойдокала, так денник. Горбится, кашляет, зайдешь к нему – морду тебе в руки уткнет, жалуется. Куда ж им, бедным…
Я тогда дежурила часто. Сидишь, сумерничаешь, чинишь что по мелочи, и все прислушиваешься – как бубухает! Ужас! Георгий, бывало, и сам с ним оставался, к денничку сена подтащит, пристроится, так и всю ночь просидеть мог. Пыталась говорить с ним, хоть чаем напоить – ни в какую. Гордый больно.
И в тот вечер ничего не сказал. Позвала его, так, на всякий случай: «Пойдемте, чайник вскипел». Он только глянул: «Не надо, спасибо». Замолчал, спиной повернулся. Спина эта… И плечи дрожат. Ну, отошла, не навязываюсь. А он еще, тихо так: «За все спасибо. Не справиться, видно, нам, столько зла…»
Вскоре слышу – по конюшне цок-цок-цок… Спохватилась: ночь ведь! Внутри-то во вьетнамках хожу, пока сапоги доставала да напяливала, только и успела увидеть, как, вроде, из-за угла махры попоны их нелепой трепыхнулись.
Один фонарь горит, снег такой театральный валит, что ждешь – сейчас где поблизости Онегин в Ленского пулять начнет. Кинулась следом: «Георгий! Зяма!» Нет никого.
И следов нету.
Только снег крутит - все выше, выше, как живой…
Ой, всегда так – перестаешь нарочно вспоминать, а невзначай само всплывает! Фамилия тому Георгию - Каппадокийский, вот. Так в первую встречу и представился: Георгий Каппадокийский. Сотник. И конь его Змиебор.
Элина СУХОВА
http://www.kimelman.ru/elina/prosastixi/prosa.htm
Из последнего прочитанного, очень впечатлен этим: http://news.date.bs/society_209919.html
30-е возвращаются???... уже в Белоруссии...
30-е возвращаются???... уже в Белоруссии...
Захар Прилепин
Случайно открыла для себя, ...аха
Оказался лауреатом "Нацбеста"
пусть и нацбол
Просто о сложном... О жизни, о войне, о смерти... о любви
"Патологии", "Грех", "Ботинки, полные горячей водкой" - подряд на вдохе ярких образов и осязаемых фраз...
"Сердце отсутствовало. Счастье — невесомо, и носители его — невесомы. А сердце — тяжелое. У меня не было сердца. И у нее не было сердца, мы оба были бессердечны.
Все вокруг стало замечательным; и это «все» иногда словно раскачивалось, а иногда замирало, чтобы им насладились. Мы наслаждались. Ничего не могло коснуться настолько, чтобы вызвать какую-либо иную реакцию, кроме хорошего и легкого смеха.
Иногда она уходила, а я ждал. Не в силах дожидаться ее, сидя дома, я сокращал время до нашей встречи и расстояние между нами, выходя во двор."
или
"Мы быстро сдружились, не знаю, к чему я был ему нужен. А он меня не тяготил, не раздражал и даже радовал порой. Он любил говорить, я был не прочь слушать. С ним постоянно происходили какие-то чудеса - он вечно засыпал в подъездах, ночных электричках и скверах пьяный и просыпался ограбленный, или избитый, или в стенах вытрезвителя, тоже, впрочем, ограбленный. Он обладал мягким и вполне тактичным чувством юмора. Иногда его раздумья о жизни выливались в красочные афоризмы. Трезвый, он передвигался быстро, но на недалекие расстояния - скажем, до курилки, много курил, любил просторные рубашки, башмаки носил исключительно пыльные и всегда со шнурками. Я обращался к нему нежно: Алеша. Ему было чуть за тридцать, он закончил Литературный институт и служил в армии, где его немыслимым для меня образом не убили. Наша работа была не трудна. Мы стали пополнением в одной из тех никчемных контор, которых стало так много в наши странные времена."
В общем, достоин того, чтобы быть прочитанным)
Случайно открыла для себя, ...аха
Оказался лауреатом "Нацбеста"
пусть и нацбол
Просто о сложном... О жизни, о войне, о смерти... о любви
"Патологии", "Грех", "Ботинки, полные горячей водкой" - подряд на вдохе ярких образов и осязаемых фраз...
"Сердце отсутствовало. Счастье — невесомо, и носители его — невесомы. А сердце — тяжелое. У меня не было сердца. И у нее не было сердца, мы оба были бессердечны.
Все вокруг стало замечательным; и это «все» иногда словно раскачивалось, а иногда замирало, чтобы им насладились. Мы наслаждались. Ничего не могло коснуться настолько, чтобы вызвать какую-либо иную реакцию, кроме хорошего и легкого смеха.
Иногда она уходила, а я ждал. Не в силах дожидаться ее, сидя дома, я сокращал время до нашей встречи и расстояние между нами, выходя во двор."
или
"Мы быстро сдружились, не знаю, к чему я был ему нужен. А он меня не тяготил, не раздражал и даже радовал порой. Он любил говорить, я был не прочь слушать. С ним постоянно происходили какие-то чудеса - он вечно засыпал в подъездах, ночных электричках и скверах пьяный и просыпался ограбленный, или избитый, или в стенах вытрезвителя, тоже, впрочем, ограбленный. Он обладал мягким и вполне тактичным чувством юмора. Иногда его раздумья о жизни выливались в красочные афоризмы. Трезвый, он передвигался быстро, но на недалекие расстояния - скажем, до курилки, много курил, любил просторные рубашки, башмаки носил исключительно пыльные и всегда со шнурками. Я обращался к нему нежно: Алеша. Ему было чуть за тридцать, он закончил Литературный институт и служил в армии, где его немыслимым для меня образом не убили. Наша работа была не трудна. Мы стали пополнением в одной из тех никчемных контор, которых стало так много в наши странные времена."
В общем, достоин того, чтобы быть прочитанным)